куплено слишком дорогой ценой. Он играл в игру жизни на деньги и рассматривал возможное разорение тысяч людей как вопрос, который его не касается".3
Конкуренты Беннетта из New York Times использовали повод для смерти Гулда, чтобы прославить Астора и А. Т. Стюарта, которые, "служа своим собственным целям, служили общественным целям, в то время как Гулд был отрицательной величиной в развитии страны "4.4 В газете "Нью-Йорк уорлд", которой Гулд владел недолго, до того как продал ее Джозефу Пулитцеру, журналисты высказали мнение, что "десять тысяч разорившихся людей будут проклинать память покойника. Осужденные... будут задаваться вопросом, какой психический дефект лишил их такой карьеры, как у Гулда. Общественность не проявляет большого интереса к смерти Джея Гулда, потому что Джей Гулд при жизни никогда не проявлял никакого интереса к общественности... Это не та смерть, которая вызовет скорбь общественности".5
Не один священник в то воскресенье утверждал, что Гулд, скончавшийся 2 декабря, в пятницу, уже сгорел в вечном адском пламени. "Он был человеческим воплощением скупости, ночным вором, преследующим своих собратьев", - заявил настоятель епископальной церкви Святого Павла на Мэдисон-авеню6.6 Паства священника, почти все состоятельные аристократы, ненавидела Гулда как за его дерзкий взлет из нищеты, так и за его темную хитрость в деловых операциях. Они считали, что все они, несмотря на его 72 миллиона долларов, в какой-то степени лучше его. "Бич социальной, интеллектуальной и духовной жизни Америки сегодня - это идолопоклонство золотому тельцу", - кричала редакционная статья в журнале World. "Ничто другое так не способствовало развитию этого дурного состояния, как мирской успех Джея Гулда. Мы должны отказаться от практики и распространения пороков, наиболее ярким примером которых он был в наше время".7 Известно, что по крайней мере один священнослужитель добавил, что от представителя расы Гулда нельзя было ожидать ничего лучшего. По их словам, это была вековая история.
Гулда это бы позабавило. Будучи пресвитерианином по рождению и епископалом по браку, финансист долгое время придерживался совершенно иного мнения о себе. В эпоху модного антисемитизма Джей (Джейсон) Гулд обычно молчал, когда в прессе его характеризовали как самодовольного еврея, Шейлока. Джозеф Пулитцер, который задолго до этого пытался избавиться от своего еврейского происхождения, жаловался, что "загадочный бородатый Гулд" был "одной из самых зловещих фигур, когда-либо пролетавших летучей мышью перед глазами американского народа "8.8 В то же время Генри Адамс описывал заклятого соперника своего брата Чарльза Фрэнсиса Адамса в железнодорожном бизнесе как "сложного еврея... маленького и небольшого роста, смуглого, смуглого, замкнутого и скрытного". 9 Сам Гулд сардонически приветствовал подобные описания, говоря своим коллегам, что его "предполагаемое гебраистское происхождение" может только укрепить его репутацию как силы, сопротивление которой может оказаться фатальным.10
Не сохранилось сведений о том, что сказал единственный близкий друг Гулда, еврей Джесси Селигман, по поводу этого холодно-рационального анализа того, как обычный фанатизм, каким бы предосудительным он ни был, может быть использован в своих интересах. Селигман был среди тех, кто сидел в украшенном крепом салоне и молча созерцал это редчайшее зрелище: Джей Гулд в состоянии покоя, Джей Гулд без планов. Гулд лежал, неподвижный и молчаливый, в своем гробу из черного ореха, окруженный узким кругом родных и близких, которые понимали его гораздо лучше, чем все журналисты мира, вместе взятые.
Тем не менее репортеры продолжали писать. "Те, кто собрался... никогда не любили покойника, а покойник никогда не любил их", - заявил автор для "Нью-Йорк уорлд", как будто у него были на то основания. "Он никогда не любил никого из своих сородичей, кроме тех, кто принадлежал к его крови; поэтому холодная правда заключается в том, что у его гроба не было скорби. Было лишь достойное уважение - и ничего более".11 Однако присутствующим горе магнатов показалось вполне искренним. Селигмана видели плачущим. Уайтлоу Рид, издатель New York Tribune, единственной газеты, которая при жизни была заметно и неизменно дружелюбна к Гулду, держал старшую дочь Джея, двадцатитрехлетнюю Хелен (Нелли для всех, кто ее хорошо знал), в долгих, плачущих объятиях более тридцати минут. Рокфеллер, Сейдж и Виллард громко присоединились к песнопениям.
Всю вторую половину дня двадцативосьмилетний Джордж Гулд, которому не хватало не только стройности отца, но и его быстрого ума и личной дисциплины, стоял на коленях и молился рядом с трупом. Молился ли он о бессмертной душе своего отца или об остроумии, необходимом для управления сложной империей, наследником которой он теперь стал, никто не знал. Однако большинство надеялось, что Джордж, по крайней мере, достаточно умен, чтобы молиться об остроумии. Остальные дети - Эдвин (двадцать пять лет), Говард (двадцать один год), Анна (шестнадцать лет) и Фрэнк (которому исполнилось пятнадцать лет через два дня после смерти отца) - сидели рядом с рыдающей Нелли и казались совершенно захваченными горем. Они любили человека, который для большинства других был сфинксом. Если не считать денег, никто из них не знал, что будет дальше.
Утром шестого числа, ровно в десять - Гулд всегда был пунктуален - мрачная процессия из восьми черных карет отправилась на Вудлонское кладбище в Бронксе. Спустя час кортеж остановился перед пышным ионическим мавзолеем из гранита и мрамора, расположенным на большом участке земли с видом на декоративное озеро. Последний раз Гулд был в этом благопристойном месте поражения, построенном за 125 000 долларов, в январе 1889 года. То утро было похоже на нынешнее: суровый ветер, пронизывающий холод и лед под ногами, когда гребцы несли маленькое, изломанное тело первой Хелен, жены Джея, прожившей с ним двадцать шесть лет, в стерильную пустоту нового склепа. Как понимали все, кто его знал, горе Джея в тот момент было глубоким. Фактически, оно было полным. "Это испытание очень сильно изменило его", - писал репортер "Уорлд". Оно добавило ему легкой сутулости в плечах и придало лицу изможденное выражение". Сам мистер Гулд не отличается хорошим здоровьем... . . Смерть жены - большой удар для него".12 Теперь, почти четыре года спустя, Джей вернулся к своей Хелен, которую он всегда называл Элли, чтобы никогда больше не расставаться с ней.
Оказавшись в огромном здании гробницы, ректор Нью-Йоркского университета Генри Митчелл Маккрэкен (которому четыре года спустя суждено было стать Нью-Йоркским университетом) прочитал молитву, а за его спиной двое рабочих готовились к выполнению мрачной задачи. Надев толстые изолированные перчатки, рабочие держали небольшие ведерки с тлеющим свинцом. По сигналу Маккракена они двинулись вперед и, ложка за ложкой, нанесли жидкость в трещины со всех сторон гроба Гулда, после чего закрутили крышку. "В этом действии было что-то неописуемо ужасное", - вспоминала много лет спустя
